Она — чужая, жертва, которую через несколько недель сварят и съедят всем поселком.

Какое ей дело до демонов Ак-Шеих и зачем ему с ней говорить? Можару трясло на камне. Светло-розовый в небе начинал сгущаться.

— А как ты стала жертвой? Твои родители? — Он не смог кончить.

Вспомнил дочь Селима Черного, которую тот продал, чтобы переехать поближе к Стене.

— У меня был только отец, — охотно ответила девочка, снова едва заметно растягивая слова, как это делали юго киммеринцы. — Мать скончалась сразу после моего рождения. Отец стал меняться и не смог меня защищать. А до этого все его уважали, даже боялись.

Девочка расчесала пальцами волосы. Косы, как хиджаб, полностью покрывали тонкую фигуру. Снизу торчали только потрепанные колени и ободранный раздел платья.

— Однажды он умер, а меня украли акинджии из Курасубазара. Потому что я неизменный ребенок. — Черная Корова грустно улыбнулась.

— Моего отца забрала буря, — тихо произнес Бекир. — Он водил гуманитарные конвои. — О последнем он не любил рассказывать, но этой девочке почему-то открылся.

— Мой папа тоже воевал. Он был Старшим Братом. А потом стал азизом.

святым человеком и колдуном! — даже обрадовалась его откровению девочка.

Через мгновение Черная Корова потупила глаза, словно потеряла мысль. А Бекир вспомнил о ране, нанесенной ракоскорпом. Близнецы специально в нее целили, и теперь ногу пекло от боли. Бекир подтянул концовку и попытался разглядеть порез.

— На нас напал ракоскорп, — объяснил Ниязи. — Едва не затащил под землю. Забывайко длинным языком попытался ухватить за пальцы. Ее мысли где-то бродили. Бекир подумал, что зря спросил родителей.

— Она маджзубан, — в самое ухо прошептал ему Ниязи, — святая идиотка.

Ее сварят, а она только улыбается.

— Сам ты идиот, — словно проснулась девочка. — Я просто знаю, что у них ничего не получится. И мне вас жалко.

— Это еще почему? — Маленькие черные глаза Ниязи округлились.

— Я неудачная жертва. В Сары-Баше меня хотели поджарить, зато сгорел поселок, а в Гизле даже вырыли яму, чтобы зарыть живьем. Они планировали потом достать и съесть подвяленное мясо. Но их накрыла буря. И где я сейчас? Здесь с вами, неждиси, а значит, и ваш поселок пострадает. — Черные глаза были печальными. Это никак не вязалось с язвительным тоном девочки.

— У тебя есть чрезвычайные способности? Умеешь приказывать духам? — спросил

Бекир. — Нет! Это так заклял мой отец. Он был большим колдуном. — Черная Корова показала болтавшийся у нее на шее тумар. -

Его подарок. Хотите посмотреть? Там святые слова.

Ниязи протянул кавычку. Бекир недоверчиво посмотрел на маленький треугольник. Таких было много в Деште. И каждый убеждал, что там слова Бога

Вспышек.

— Ну, перестаньте триндиты, — приказал Шейтан и красноречиво посмотрел на детей. На горизонте показались очертания Ак-Шеих. Бекир подумал, что Ма уже начала его искать, а еще представил большой котел перед Деревом Боли, куда через несколько дней должны были бросить Черную Корову, и ему стало не по себе. Что бы ни случилось с Полномочным в ночь свечения Йылдыз, это не повод так убивать неизмененную девочку. Бекир не мог уйти из Ак-Шеих. Но и не собирался молча наблюдать за безумным жертвоприношением. Оставалось решить, что с этим делать. После засева Дешту он считался взрослым, имел право на сложные поступки. Значительно труднее было объяснить это Ма, как рассказать, где он был и почему вернулся к Ак-Шеих в мажаре Саши Бедного.

Бекир потер висок, чувствуя, как от обычной боли остается едва заметный след. И все же, почему после ночи свечение Йылдыз, после того, как он коснулся крови Полномочного, ему удалось отойти от Ак-Шеих так далеко?

1

Крымскотатарская фольклорная колыбельная.

Перевод

из крымскотатарской: «Спою я ласково и нежно, баю-бай, среди розовых садов, баю-бай, сверкает золотая люлька, баю-бай».

Талавир. Засоленные женщины

Талавир встал, потер ушиб и ощупал конечности. Похоже, обошлось без переломов. Комбинезон порвался, кожу покрывали ссадины, голова гудела, а из царапины на скуле сочилась кровь. Но Манкур был на месте.

Талавир огляделся. Солнце уже начало садиться. Вокруг краснела пустыня. Совершенно ровная и мертвая. Никакой тени или следа живого существа. У подножия кургана, куда он свалился с Птерокса, притаилось несколько кустов кермека. Костная ящерица — кесератка — сверкнула глазами и исчезла в норке под корнями. Талавир подумал, что нужно запомнить ее тайник. Он не имел представления, как далеко от Ак-Шеих, а запасов воды надолго не хватит. В случае чего придется сгрызть кесератку. В нескольких шагах от места падения он нашел винтовку. Нацепил на плечо и развернулся к кургану.

Это был крутой холм. Талавир прикрыл глаза от косых лучей. На вершине просматривалась какая-то постройка. Он отпил из фляжки, поправил аптечку и поднялся вверх. Кажется, прошла вечность, прежде чем он очутился на ровной площадке.

Лицо заливал пот. Талавир протер глаза, но картинка не изменилась. На вершине кургана стоял шатер. И он точно не видел его из Птерокса, но узнал с рисунка на карте Мамая.

Он обошел шатер по кругу. Оно было таким же реальным, как и курган.

Выцветшую ткань украшала вышивка — вышитые золотом олени, грифоны, свернутые в кольцо барсы. Весь периметр под крышей занимала сцена сражения.

Всадники поднимали луга, пешие оборонялись короткими мечами, мертвых затаптывали лошади. В свете заходящего солнца нить казалась кроваво-красной. Что-то хрустнуло у Талавира под ногами. Он наклонился и подобрал косточку мелкого животного. Вершина кургана была ими устлана. Кости, как бахрома, украшали конусообразную крышу шатра. На шпиле болтался человеческий череп. Если верить карте из бревна Мамая, шатер был не пуст. На входе хлопнул занавес. Талавир пожалел, что потерял нож, подобрал большую кость и сделал несколько шагов. Петли раздвинулись, в проеме показались тонкие женские руки, а затем и владелица шатра. Последние лучи коснулись идеальных изгибов.

Талавир не сразу заметил, что на ней была полупрозрачная туника. Голову женщины украшал высокий колпак, украшенный блестящими бляшками. Лицо прикрывала золотая маска. В яремной впадине